Чеченская кампания дает богатую пищу для размышлений о работе журналистов на войне. Трагическая гибель корреспондента ИТАР-ТАСС Владимира Яцины, расстрелянного боевиками, громкое дело Андрея Бабицкого, на все лады обсуждавшееся в обществе, благополучно завершившиеся приключения наших иностранных коллег из "The Times" и "Liberation", наконец, скандал с видеопленкой, снятой журналистом "Известий" и проданной немецкой телекомпании...

Отношения власти с прессой в условиях войны складывались в России по-разному. Впервые военные корреспонденты как самостоятельный отряд журналистов заявили о себе во время Кавказской войны в прошлом веке. Тогда возникла парадоксальная ситуация: читатели центральных газет почти не имели достоверной, пусть даже запоздалой информации о боевых действиях - она отсекалась бдительной цензурой, тогда как счастливые подписчики издававшейся в Тифлисе газеты "Кавказ" получали более или менее правдивую картину событий, поскольку кавказский наместник Михаил Воронцов не давал разгуляться своим ретивым подчиненным. К тому же, авторами многих корреспонденций были офицеры действующих частей - они правдиво описывали события. Правда, не все начальники дивизий и отдельных отрядов одобряли такую деятельность своих подчиненных, поэтому многим из них приходилось скрываться под псевдонимами. Впрочем, никто не мешал рассказывать о событиях на Кавказе ни Александру Пушкину, ни Михаилу Лермонтову, чье стихотворение "Валерик" вряд ли можно было отнести к произведениям, прославлявшим войну.

Впервые представители периодической печати (отечественной и зарубежной) появились в большом количестве в русской армии в годы русско-турецкой войны 1877-1878 годов - тогда отношение к ним военных было лояльным. Некоторые из них, например, известный писатель Всеволод Гаршин, предпочли узнать войну изнутри. Тогда при ставке находились писатель Всеволод Крестовский и знаменитый художник Василий Верещагин. Впрочем, с прессой тогда охотно сотрудничали и многие передовые офицеры, например, ставший впоследствии военным министром Алексей Куропаткин, будущий первый военный министр Болгарии Петр Паренсов. Нормальные отношения с прессой во многом объяснялись и тем, что делами печати при ставке Дунайской армии заведовал полковник Михаил Газенкампф - человек довольно либеральных взглядов, бывший до своего назначения на Балканы профессором Академии Генерального штаба.

Нормально относился к представителям прессы командующий Кавказским корпусом Михаил Лорис-Меликов, также допускавший отечественных и иностранных корреспондентов в район боевых действий. Впрочем, одни скандал тогда все же случился: он был связан с корреспондентом The Times Уокером, который в ряде репортажей, опубликованных в нескольких британских изданиях, довольно нелицеприятно отзывался о порядках в русской армии и обвинял некоторых ее солдат и офицеров в жестоком отношении к пленным, мародерстве и грабежах. При этом он "забыл" рассказать читателям, что большинство допустивших бесчинства по отношению к противнику были представителями христианских наций Закавказья - по понятным причинам они не испытывали к туркам особых симпатий. Умалчивал Уокер и о том, как обращались турки с пленными русскими. В итоге английский корреспондент, как сказали бы теперь, лишился аккредитации при штабе.

В годы русско-японской войны ситуация складывалась совсем по другому: военные цензоры совершали грубейшие промахи - допускали, например, публикацию открытки с фотографией войск и подписью "Части 20-го армейского корпуса на позиции при Ляохе", или сообщений в центральной прессе об отбытии на войну тех или иных офицеров. В результате японская ставка, имевшая в своем распоряжении открыто публиковавшиеся списки офицеров Генерального штаба, легко могла установить, какие части через некоторое время прибудут на театр военных действий.

Злость за военные поражения цензоры и неудачливые военачальники вымещали на журналистах. Василий Немирович-Данченко (брат режиссера) писал в апреле 1905 года в "Русском слове": Некоторые корреспонденты попросили указаний, о чем можно и о чем нельзя писать. Главный Штаб ответил на это, что не находит возможным заводить переписку с ними. Не правда ли, как характерно это бюрократическое презрение ко всему, что не входит в пределы их касты! Даже теперь, после ряда неудач, пытаются прежде всего зажать рты, точно в общем молчании - спасение и если все общество сделается слепо и глухо - боевое счастье повернется к нам лицом, японцы будут разбиты и военная честь наша будет оправдана."

Некоторых журналистов просто высылали с театра военных действий. Фронтовые корреспонденты были наперечет. Некоторые из них по-настоящему прославились на той проигранной войне - например, Евгений Ножин, сумевший наладить контакты с некоторыми представителями командования гарнизона и 1-й Тихоокеанской эскадры и передававший свои репортажи из осажденного Порт-Артура почти до момента его падения. В то время благодаря своим корреспонденциям стали известны публиковавшиеся под псевдонимами капитан русской армии Антон Деникин и генерал-майор Михаил Алексеев.

Положение изменилось к лучшему в ходе Первой мировой войны, когда на полях сражений и в штабах фронтов и армий находились десятки и даже сотни корреспондентов газет со всей России. Значительную роль играло и то, что занявший весной 1915 года пост военного министра генерал Алексей Поливанов стремился к обсуждению обществом важнейших вопросов ведения войны и часто приглашал журналистов в свой кабинет. Без предубеждения относились к "акулам пера" морской министр Иван Григорович и многие командующие фронтами и флотами. Это, впрочем, не мешало военной цензуре, находившейся в то время в подчинении одного из управлений Генерального штаба, время от времени употреблять свою власть против возможного разглашения военной тайны. Нередко полосы даже таких газет, как "Русское слово", "Русские ведомости" и "Новое время", выходили с значительными купюрами.

Положение изменилось вскоре после прихода к власти большевиков, которые уже летом 1918 года поставили цензуру, в том числе и военную, под строгий контроль ВЧК и запретили публиковать сведения о действительном ходе операций до их окончания, данные об антибольшевистских восстаниях до их подавления, а также сведения о приходе и отходе судов из портов Советской России и даже... прогнозы погоды. Что уж говорить о потерях, сведения о которых берегли как зеницу ока! Разумеется, об иностранных корреспондентах на театре военных действий не могло быть и речи, а советских не пускали дальше штабов дивизий.

Похожая ситуация складывалась и в годы Великой Отечественной войны. Конечно, на поля сражений допускали наших и даже отдельных иностранных корреспондентов, однако их репортажи часто были далеки от реальности. Однако некоторые журналисты благодаря хорошим отношениям с военными добивались почти невероятного: Константин Симонов, например, отправлялся в тыл противника с разведывательной группой в Заполярье, а до этого ходил на боевое задание в составе экипажа подводной лодки Черноморского флота. В годы войны погибли военные корреспонденты Аркадий Гайдар, Евгений Петров, Павел Трошкин.

Когда советские войска вошли в Афганистан, о продолжении традиций военной журналистики не могло быть и речи. В первые годы войны цензура (впрочем, не только военная) не позволяла публиковать сведения даже о минимальных потерях наших войск, очень редкими были и сообщения о тяжелых боях.

Наконец, в ходе первой чеченской кампании отношения журналистов и военных, как мы помним, были далеки от нормальных. Корреспондентов, работавших с другой стороны линии фронта, обвиняли в пособничестве боевикам.

Copyright L 2008 Vesti.Ru.

Пишите нам: info@vesti.ru

При перепечатке и цитировании ссылка на источник с указанием автора обязательна. Перепечатка без ссылки и упоминания имени автора является нарушением российского и международного законодательства, а также большим свинством.